Кохлеарная имплантация в 1993 году была совсем новым явлением. Но для семьи Александра Скоморовского, потерявшего слух после менингита, она стала счастливым шансом вернуть ребёнку слух. Александр рассказал историю своей кохлеарной имплантации, достойную внимания голливудских сценаристов.
Менингит
В 1992 году, когда мне было 12, я заболел менингитом. Это было как долгий, мучительный страшный сон: ужасная головная боль, высокая температура, жар, бред, галлюцинации, которые помню до сих пор. В то лето было много заболевших. Две девочки, которые лежали в больнице в соседних боксах, так и не справились с болезнью. Мне давали лошадиные доли антибиотиков. И я выкарабкался. Возможно, помогло ещё и то, что я был жизнелюбивым и спортивным. Однако то ли из-за самой болезни, то ли от антибиотиков у меня пропал слух. Я уже и не понимаю, насколько резко это произошло — в бреду я не мог разобрать, что слышу: галлюцинации или реальные разговоры вокруг.
После реанимации были долгие недели отходняка — не мог и головы оторвать от подушки, всё время спал. Все надеялись, что вместе с выздоровлением вернётся слух, но этого так и не произошло. Долгие часы в барокамерах, лекарства, иглоукалывание — чего мы только ни пробовали. Мама даже обращалась к народной медицине. Всё оказалось бесполезно.
Долгие часы в барокамерах, лекарства, иглоукалывание — чего мы только ни пробовали. Мама даже обращалась к народной медицине. Всё оказалось бесполезно.
Новая надежда — кохлеарная имплантация
Мне ничего не оставалось, как научиться с этим жить. Моя двоюродная бабушка была специалистом в Институте коррекционной педагогики. Я начал ходить туда, занимался, учился читать по губам. Только отказывался изучать язык жестов — для меня это значило признание полного поражения. Сейчас немного жалею — был бы ещё один язык. Со мной занималась лучший специалист в России, Эльза Васильевна Миронова. Она, в свою очередь, была связана с Центром аудиологии и слухопротезирования и направила нас туда. Там нам рассказали, что такое кохлеарная имплантация — как раз в эти годы в России проводили первые пробные операции. Однако к моменту нашего обращения лимит пробных операций был уже исчерпан. Стало ясно, что в этот год операция мне не светит.
И вот, спустя некоторое время, приходит информация — в Зальцбурге на Симпозиуме по кохлеарной имплантации будут проводить выставочные операции. Это был наш шанс! Мы не хотели ждать, когда сможем сделать операцию за счёт государства, ведь было неясно, будут ли ещё операции и когда. Мы поняли, что имплантацию придётся оплачивать самостоятельно, и надо было найти деньги. Как? Где?
В этот момент в мою судьбу снова вмешалось счастливое стечение обстоятельств. Мой родной дед работал конструктором на космическом заводе «Звезда» — том самом, на котором разработали скафандр для полёта Гагарина. К тому времени деда уже не было в живых, но в знак уважения к нему завод оплатил мою операцию.
Коллектив завода «Звезда». За Гагариным в самом дальнем ряду — мой дед
Тогда встал другой вопрос. Идеально было бы ехать в сопровождении отца — он в совершенстве владел немецким языком. Однако ему не давали загранпаспорт — в 70-х он разрабатывал двигатели для танков. Военная тайна, невыездной. Казалось бы, 1993 год, это уже совсем другая страна. После долгого хождения по инстанциям отец добился разрешения на выезд.
Начали собирать деньги на билеты в Австрию, продавали семейные реликвии. Друзья и соседи по подъезду тоже скинулись, добровольно. Мы купили билеты на поезд и поехали.
В Австрии всё было в новинку, всё выглядело интересным и необычным. Мне было всего 13 лет, и я не особо осознавал важность происходящего.
В палате после операции
В день операции мне обрили волосы, вкололи наркоз, и больше я ничего не помню. Меня оперировали профессора Эрнст Ленхардт и Роланд Лациг. Операция была показательная, съехались крупные специалисты, присутствовал хирург Центра аудиологии и слухопротезирования Николай Сергеевич Дмитриев. Моника Ленхардт тоже там была, она уделяла нам очень много внимания и позже участвовала в реабилитации. Операция длилась почти 8 часов. Сейчас перед кохлеарной имплантацией проводят КТ, смотрят состояние улитки, её анатомические особенности. Тогда ничего этого не делали, всё только начало развиваться. И снова мне повезло — после менингита часто бывает облитерация улитки, операция становится невозможной. Не знаю, была ли она у меня на тот момент, но факт в том, что операцию провели. Это событие вызвало большой резонанс — даже приезжали репортёры и написали про операции, в том числе про меня, в газете.
Австрийская газета, в которой написали про проведённые выставочные операции
Первые звуки
После операции была реабилитация. Много месяцев ежедневных тренировок, работы с педагогами и инженерами. Спасибо всем за терпение, и моим родителям тоже :) С другой стороны, на мне многие специалисты учились — я был коммуникабельным, жил близко от Центра Аудиологии. Результаты были хорошими, если не сказать, потрясающими. В апреле провели операцию, в мае привезли процессор и настроили его, а в сентябре я уже пошёл в школу. В свой класс. До операции я индивидуально занимался с преподавателями, поэтому смог успеть за учебной программой.
Помню, когда подключали процессор, надо мной сгрудилась толпа специалистов. Все были в напряжённом ожидании. И вот, первый звук — их восторженные возгласы. Сначала звук был немного электронный, но потом процессор быстро настроили, и всё пришло в норму.
1993 год после кохлеарной имплантации и 2008 — на чемпионате Европы по футболу
С тех пор прошло уже 23 года. Кохлеарная имплантация не только помогла мне вернуться к нормальной жизни. Из-за всех этих приключений у меня пропала возможность праздного времяпрепровождения. Я стал больше читать и занимался самообучением. Если бы не это, я бы точно вылетел из школы после 8 класса. Потом не поступил бы в институт, ну и так далее. Менингит и потеря слуха повернули мою жизнь в другое русло. Ну и конечно, я познакомился с интересными людьми, высококлассными специалистами. Все они приложили массу усилий, чтобы добиться результатов вместе со мной. Я очень благодарен им за всё, что они сделали.